Вчера позанималась йогой звука, нашла кучу видеороликов по теме. Вокруг нас столько интересного, но мы всего этого не умеем и не хотим замечать ((( Бонусом ко всему стало улучшение настроения, самочувствия и крепкий сон. Только зря я уселась в позу со скрещенными ногами, суставы мои немного удивились... На сегодня в планах продолжать практики, это гораздо полезней и приятней, чем фтыкать в очередной сериал или анимеху с банкой пива в руке.
В голове постоянно крутятся миллионы мыслей, важных и совершенно пустых. Это мешает сосредоточиться при решении каких-либо вопросов серьёзных или при поиске новых идей. Есть техника, при применении которой можно значительно разгрузить свой мозг, известна она тибетским монахам уже давно. Суть очень проста — записывать все мысли подряд, не подвергая их анализу или цензуре; это в значительной степени поможет вам увидеть суть своих проблем и найти ответы. Автор сайта 750words.com предлагает каждое утро начинать с того, чтоб записывать 750 слов мыслей из головы. За это награждают баллами, а в конце месяца выдается итог за месяц. Забавное с полезным :)
для тех, кто хочет "получить доступ" к своему уже прожитому опыту...
в моем понимании, воспоминание — это знание переживания, полученного посредством зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса, а также знание пережитого эмоционального состояния, знание формирования идей, убеждений. Примерно так... Ну вкратце можно ещё так сказать: воспоминание — знание своего опыта и его формирования.
Легче всего вспоминание происходит в таком "медитативном" состоянии, например с утра сразу после сна, когда сознание ясное, но не загруженно ещё всякими мыслями, делами и прочей ерундой. Если это делается не с утра, то хорошо бы, чтоб внимание было "не уставшим", а то так легко вместо вспоминания впасть в полусонное притуплённое состояние.
Вспоминание для меня ощущается как некое небольшое вопрошающее усилие, направленое "внутрь себя". "Внутрь себя" — это туда, где происходит воображение, сны. Ну это каждый сам знает, где это.
Вспоминание для меня похоже на отгадывание головоломки. Бесполезно как-то логически рассуждать, чтоб воспоминание пришло, или анализировать. Просто нужно удерживать намерение и тогда возможно — раз! — пришло воспоминание. А процесс рассуждения и анализа только будет отвлекать внимание, мешать появиться воспоминанию.
Чтоб воспоминание нашлось, нужно направить внимание в ту часть "вашего опыта", где оно находится, направить так с вопрошанием и вглядываться, вглядываться вниманием. Вглядываться — это значит пытаться уловить впечатления, любые, не обязательно зрительные. "Ваш опыт" — имеется в виду так как жизнь ощущается вами изнутри, чувствами. Нужно, так сказать, интуитивное знание о том, куда "внутрь себя" смотреть. Например, если я собираюсь вспомнить, что я делал например осенью в пятом классе, то вряд ли что-то из этого получится. Это просто мысль, "осень в пятом классе". Ничего такого не было, поэтому и не получится вспомнить. Это только название для опыта, который происходил. И вот нужно почувствовать, где "внутри меня" расположен тот опыт, который я называю "осень в пятом классе". И туда смотреть. Если и есть какой-то смысл в названии опыта, то только чтоб помочь направить внимание в нужное место. У опыта нет возраста, и опыт ничего не знает о том, что он например случился в среду вечером и т.п. Поэтому бесполезно твердить про себя, что мне надо вспомнить что было в среду, чтобы вспомнить. "Среда" — это просто мысль, интерпретация того, что происходит. Это только указатель для направления внимания "внутрь себя", бесполезно пытаться выжать воспоминание из него.
Как только при вглядывании уловилось какое-нибудь впечатление, то "хватаемся вниманием" за него. Но не пытаемся от него что-то требовать, мягко концентрируемся на нем и позволяем ему проясняться. Чтоб перед внутренним взором развернулась полная картинка, насколько это возможно: впечатления полученные с помощью пяти чувств, эмоциональное состояние, идеи, мысли в тот момент. Ну и небольшим внутреним усилием можно пытаться идти к предыдущим или последующим воспоминаниям, но это не "агрессивно" должно быть, а всё такое же вопрошающее внимание.
Ну вот пожалуй всё, чем хотел поделиться по-поводу воспоминаний.
звон ветра (с)
Первый раз за два дня применили практику 40 минут работы, 20 минут отдыха. И, могу сказать вам, что монтаж видео, если на него залипнуть, способствует работе большими квантами времени, нежели всё остальное, более привычное.
Практика состоит в следующем: как бы ни было тяжело, вы 40 минут заставляете себя работать, не отвлекаясь ни на что. Каждый раз, когда захочется отвлечься, держите в мыслях, что на это вам хватит времени после 40 рабочих минут. После — вознаградите себя шоколадкой или чем-то ещё приятным.
Отдыхаете 20 минут (можно поставить и 10, и 15, как правило, для одиночной работы мне хватало режима 40/10). В это время можно поотвечать на чатик, полазить по интернетику, почитать твиттер, просто выпить чаю и размяться.
По истечении времени отдыха не медля приступайте к работе.
Каким бы неподъёмным ни казался объём работ, такая методика позволит быстро продвинуться вперёд.
Сегодня я днем укладывал тоху спать и решил продолжить вчерашний эксперимент — продолжить читать ему вслух отвратительного, но интересного Бунина, "Лику". Но не просто читать, а читать так, как будто на самом деле я читаю ему сказку про колобка, с такими же интонациями.
Выводы: сегодня получилось немного лучше, чем вчера, но все же неидеально, т.е. тоха не уснул под голос.
А вот это отрывоко, который я ему читал: Арсенин бродит по старому деревенскому кладбищу и мечтает бросить все (хотя, как видно из других глав, бросать ему особо нечего) и остаться жить на хуторе:
***
V
Живя на подворьи Никулиной, я иногда выходил и без цели шел по Щепной площади, потом по пустым полям сзади монастыря, где стояло большое кладбище, обнесенное старыми стенами. Там только ветер дул — грусть и глушь, вечный покой крестов и плит, всеми забвенных, заброшенных, что-то пустое, подобное одинокой, смутной мысли о чем-то. Над воротами кладбища была написана безграничная сизая равнина, вся изрытая разверзающимися могилами, наискось падающими надгробиями, подымающимися из-под них зубастыми и ребрастыми
скелетами и незапамятно-древними старцами и старицами в бледно-зеленых саванах. И огромный ангел с трубой возле уст летел, трубил над этой равниной, полосами развевая свои блекло-синие одежды, согнув в коленях голые девичьи ноги, вскинув сзади себя длинные меловые ступни... На подворье царил осенний уездный мир, было тоже пусто — подъезду из деревень почти не было. Я возвращался, входил во двор — навстречу мне, из-под навесов двора, несла петуха стряпуха в мужицких сапогах: "Вот в дом несу, говорила она, неизвестно чему смеясь, — совсем очумел от старости, нехай теперь со мной квартирует..." Я поднимался на широкое каменное крыльцо, проходил темные сенцы, потом теплую кухню с нарами, шел в горницы, — там была спальня хозяйки и та комната, где стояли два больших дивана, на которых спали редкие приезжие из мещан и духовенства, а чаще всего один я. Тишина, в тишине мерный бег в спальне хозяйки будильника... "Прогулялись?" — ласково, с улыбкой милого снисхождения, спрашивает хозяйка, выходя оттуда. Какой очаровательный, гармонический голос! Она была полная, круглоликая. Я порой не мог спокойно смотреть на нее — особенно в те вечера, когда она, вся алая, возвращалась из бани и долго пила чай, сидела с еще темными влажными волосами, с тихим и томным блеском глаз, в белой ночной кофточке, свободно и широко покоя в кресле свое чистое тело, а ее любимая шелковисто-белая с розовыми глазами кошка мурлыкала в ее полных, слегка расставленных коленях.
...
Дикие чувства и мысли проходили тогда во мне: вот бросить все и навсегда остаться тут, на этом подворье, спать в ее теплой спальне, под мерный бег будильника! Над одним диваном висела картина: фотографический портрет старика в гробу, важного, белоликого, в черном сюртуке, — покойного мужа Никулиной. Из кухни, в лад долгому осеннему вечеру, слышался дробный стук и протяжное: "У церкви стояла карета, там пышная свадьба была..." — это пели и рубили на зиму острыми сечками свежие тугие кочаны капусты слободские девки-поденщицы. И во всем, — в этой мещанской песне, в мерном хозяйственном стуке, в старой лубочной картине, даже в покойнике, жизнь которого все еще как бы длилась в этом бессмысленно-счастливом житии подворья, — была какая-то сладкая и горькая грусть...
...
Что можно сказать: когда читаешь вслух о кладбище с интонацией, подразумевающей, что это колобок катится по этому кладбищу, внутреннее восприятие текста меняется, становится смешно и уютно.
Укладывая Тоху поспать днем, читал ему. Взял наугад из стопки книжек одну — думал, детскую, а это оказалась "Лика" Бунина, я раньше ее не читал. Решил проверить — правда ли, что маленьким детям все равно, что им читают, сказку про колобка или сборник сочинений Шопенгауэра. Говорят, что им скорее важна интонация и сам факт того, что мама-папа им что-то рассказывают.
Проверил — почитал страниц 10. Не очень сработало. Думаю, дело в том, что я по ходу чтения увлекся и читал не Тохе, а себе, и наверное интонации были не те. В следующий раз попробую с колобком.
Цитата из книги, идет разговор влюбленного Арсенина с отцом Лики:
" --Так что, по-вашему, единственное спасение от всех зол и бед в этом пресловутом неделании, непротивлении? — спросил доктор с преувеличенным безразличием.
Я поспешил ответить, что я за делание и за противление, "только совсем особое". Мое толстовство складывалось из тех сильных противоположных чувств, которые возбуждали во мне Пьер Безухов и Анатолий Куракин, князь Серпуховской из "Холстомера" и Иван Ильич, "Так что же нам делать" и "Много ли человеку земли нужно", из страшных картин городской грязи и нищеты, нарисованных в статье о московской переписи, и поэтической мечты о жизни среди природы, среди народа, которую создавали во мне "Казаки" и мои собственные впечатления от Малороссии: какое это счастье — отряхнуть от ног
прах всей нашей неправедной жизни и заменить ее чистой, трудовой жизнью где-нибудь на степном хуторе, в белой мазанке на берегу Днепра! Кое-что из всего этого, опустив мазанку, я и сказал доктору. Он слушал, казалось, внимательно, но как-то черезчур снисходительно. Одну минуту у него помутились сонно отяжелевшие глаза и задрожали от приступа зевоты сжатые челюсти, но он одолел себя, зевнул только через ноздри и сказал:
{278} — Да, да, я вас слушаю... Значит, вы не ищете лично для себя никаких, так сказать, обычных благ "мира сего"?
Но ведь есть же не только личное. Я, например, далеко не восхищаюсь народом, хорошо, к сожалению, знаю его, весьма мало верю, что он есть кладезь и источник всех премудростей и что я обязан вместе с ним утверждать землю на трех китах, но неужели все-таки мы ничем ему не обязаны и ничего не должны ему? Впрочем не смею поучать вас в этом направлении. Я во всяком случае очень рад, что мы побеседовали. Теперь же вернусь к тому, с чего начал. Скажу кратко и, простите, совершенно твердо. Каковы бы ни были чувства между вами и моей дочерью и в какой бы стадии развития они ни находились, скажу заранее: она, конечно, совершенно свободна, но, буде, пожелает, например, связать себя с вами какими-либо прочными узами и спросит на то моего, так сказать, благословения, то получит от меня решительный отказ. Вы очень симпатичны мне, я желаю вам всяческих благ, но это так.
Почему? Отвечу совсем по-обывательски: не хочу видеть вас обоих несчастными, прозябающими в нужде, в неопределенном существовании. И потом, позвольте говорить уж совсем откровенно: что у вас общего? Гликерия девочка хорошенькая и, нечего греха таить, довольно переменчивая, — нынче одно увлечение, завтра другое, — мечтает, уж конечно, не о толстовской келье под елью, — посмотрите-ка, как она одевается, не взирая на наше захолустье. Я отнюдь не хочу сказать, что она испорченная, я только думаю, что она, как говорится, совсем не пара вам...
Она ждала меня, стоя под лестницей, встретила меня вопрошающими и готовыми к ужасу глазами. Я поспешно передал ей последние слова доктора. Она опустила голову:
— Да, против его воли я никогда не пойду, — сказала она."
Бунин пишет как-то противно, но интересно, вот парадокс.
— Дыхание животом
Последний месяц я провел в кресле стоматолога, и сегодня был последний день первого этапа — санации.
Стоматолог не применяла обезбаливающие, аргументируя это разными причинами. Я думаю, что она хотела проучить меня, и с ней согласен.
Я открыл для себя простой способ отвлекаться от боли, возникающей при сверлении зуба бормашиной. На пике болевого сигнала нужно вдохнуть воздух, но не в легкие, а в живот, так, чтобы диафрагма опустилась, а живот надулся.
От этого в солнечном сплетении, где собрано очень много нервов, возникает целая сеть ощущений типа покалывания, и они эффективно оттягивают на себя внимание, таким образом боль от бормашины становится значительно менее ощутимой.
Под конец всего дела я чуть ли не спал в зубном кресле, диафрагмальное дыхание рулит.
— Расширение личного пространства
Пришел тесть и говорит, как здорово ходить без телефона.
— Ты пробовал? — спрашивает, — а я дебажу, молчу и думаю:
— Дорогой тесть, еще круче — отключать уши, а не телефон, но вот я пока не умею, неужели ты не замечаешь как твоему затю за шиворот падают капли раскаленного олова.
Олово, олово, олово, ололо.
— Что скажете о трансерфинге?
Кто-то трансерфит, как оно получается, на что похоже?
— вода
Подставил голову под кран — охладил сахасрару слегка.
— нужен ли Wi-Fi на конференциях?
Я считаю, что нет. Если человек пришел послушать доклады и пообщаться с коллегами вживую, то интернет будет его только отвлекать, и качество конференции от этого только ухудшится.
— если достаточно долго относиться к кому-то по-отечески и вести себя так же, то рано или поздно ты станешь ему отцом, и его отношение к тебе изменится соответственно
Это не биологическое, а психологическое отцовство.
— *хороший код, каковы его правила?"
На этот вопрос ищет ответ Ф. Потрошитель — flash-ripper.com .
Такая практика: в конце рабочего дня закрывать в браузере все вкладки.