– Куда спешишь, Морин? – спросила её соседка.
– Иду в Голуэй, – ответила Морин.
– Осторожней, – поправила её соседка. – Надо говорить “Иду в Голуэй, с Божьей помощью”.
– Чушь собачья, – ответствовала Морин, – я иду в Голуэй, и всё тут.
Бог, услышав это, жестоко разгневался. Он превратил бедную женщину в лягушку, и поместил её в болото, меж тысяч прочих лягушек, и оставил её там на семь долгих, долгих лет. Всё, что она слышала или могла произнести за эти ужасные годы, было “Бре-ке-ке-ке-ке, бре-ке-ке-ке-ке”, иногда прерываемое классическим “Ква, ква, ква!” Всё вокруг было мрачно и сыро, будто сцена из Эдгара По, и есть ей приходилось одних только мух.
“Как же это всё достало”, думала она то и дело, каждым унылым ненастным днём.
Через семь лет Бог смилостивился и позволил Морин вновь принять человеческий облик. Она немедленно выбралась из болота, выстирала одежду, и развесила её на ветвях орешника. Когда всё высохло, женщина оделась и вновь отправилась в путь.
– Куда спешишь, Морин? – спросила её другая соседка.
– В Голуэй, – ответила Морин, – ну или обратно в то чёртово болото с лягушками.
И только у психиатров и психотерапевтов нет этого основания для жалоб."
– Ты, – говорила она, указывая мелом на белого студента, – полностью принадлежишь к этому дискурсу. – Она постучала мелом по малому кругу. – А ты, – обратилась она к черному, проводя линию между двумя окружностями, – размазан между двумя дискурсами в силу свой расы и фалличности.
Студенты переглянулись и закусили губы. Нельсон пошел в аудиторию, выразительно поглядывая на часы. Джилиан сверкнула глазами. Нельсон поднял брови. За семестр они довели этот обмен взглядами до ритуальной отточенности брачного танца. Он происходил между ними в десять утра каждый понедельник, среду и пятницу.
Глядя на часы, Нельсон как бы говорил: «У меня занятие».
Огненный взгляд Джилиан отвечал: «Я еще не закончила. То, что вы белый самец, еще не дает вам права врываться в аудиторию».
Поднятые брови Нельсона означали: «Ценю ваше рвение, как ни мало, на мой взгляд, подходит избранная вами тема к вводному курсу литературы. Тем не менее мне нужна аудитория».
Наконец Джилиан обвела оба круга еще одним, захватив почти всю доску, написала большими печатными буквами НЕ СТИРАТЬ, схватила свои бумажки и, подвинув Нельсона плечом, вышла в коридор. Нельсон посторонился, пропуская своих студентов. Ученики Джилиан побрели прочь.
– Что такое «фалличность»? – спросил черный.
– Это она про член, – отвечал белый.
– Блин, – шепнул черный.
– Она к тебе неровно дышит, – сказал белый, по‑гангстерски прищелкивая пальцами.
– Дурак, – отвечал черный, заворачивая за угол.
Все забугуртили, "Пок-пок-пок, это кладбище, а не аншлаг, ко-ко-ко". Так в итоге и не похоронили меня, суки.
Таму што ўсе не так, як мае быць.
Бо на душы тужліва,
Бо помніш тое, што даўно пара забыць.
Хочаш піва
Таму што гэта лета як зіма,
І шанцаў на фінал шчаслівы
Так мала, што амаль няма.
Хочаш піва
За спінаю гараць твае масты,
Таму ты хочаш піва,
Што свет надзіва брудны і пусты.
А мажліва
Не ўсе яшчэ залежыць ад бяды,
Быць можа хочаш піва,
Таму што проста хочаш піва ты.
Что в друзья активно лезет,
Занимает ваше время,
Душу, мысли и жилье,
Вы не вздумайте нечайно
Рассказать о ваших чувствах,
Пусть он думает, бедняга,
Что вы рады тут ему.
Изо всех своих силенок,
Стиснув зубы, скомкав печень,
ВЫ ОБЩЕНЬЕ С НИМ ТЕРПИТЕ.
Пусть Вам станет очень плохо,
Очень мерзко, и тогда
Вы, уже не угрызаясь,
Спустите его с балкона,
Или с вами приключится
Окончательный инфаркт.