Руслан Карманов был человеком жадным — настолько жадным, что питался одними лишь консервами третьего сорта, а одеколон ему заменяло хозяйственное мыло, которым он пользовался из бережности только по тридцать первым числам. Тем не менее, он любил известность. Любил, чтобы о нем говорили. Трудность заключалась только в одном: чтобы о человеке говорили в основном хорошее, надо вкладывать много средств и труда, а чтобы говорили исключительно хорошее, надо еще и умереть в нужный момент.
Карманов же умирать не собирался. Труд он не любил вкладывать ни во что, а средства — разве что в собственный карман. Свой досуг он коротал, перекладывая мелочь из левого кармана в правый, а потом обратно. Ходят слухи, что "Карманов" — не фамилия, а прозвище, которое дали Руслану знакомые, заставшие его однажды за этим занятием.
Жадность Карманова и его тщеславие смогли позволить ему добиваться единственного вида известности, остающегося для людей его толка — дешевой популярности. Они же побудили его добиваться этой популярности в огромном количестве.
<350 килобайт текста skipped>
...И тогда Карманову пришел в голову очередной план. Он писал эмоциональные, противоречивые, полные нецензурщины пасквили о Linux на дваче, а затем, прикидаясь сторонним пользователем, давал на них ссылку в форум довольно-таки критично настроенного сообщества linux.org.ru, пытаясь вызвать в сообществе резонанс. Так как на заезженные провокации сообщество уже поддавалось плохо, Карманов пришел в отчаяние. Он был готов тянуть каждого пользователя за рукав, чтобы тот обратил на него внимание и хотя бы послал матом.
Дешевая популярность приходит быстро, но срок ее годности исчезающе мал. Карманов настолько поглотился страстью привлекать к себе внимание, что его уже не заботило, сколько на это уходит времени и сможет ли он на этом хоть как-то заработать. Последнего знакомого, который поприветствовал его, Карманов не видел более полугода. И даже соседские собаки на улице, увидав Карманова, отворачивали от него морды, старательно изображая глубокую к нему апатию. А последние сто рублей, затертые до дыр от постоянного перекладывания из одного кармана в другой, не захотели принять в хлебном ларьке.
Сначала Карманов задумывался о том, чтобы покончить жизнь самоубийством. Но теперь он боялся, что даже если он упадет из высотного здания в людном районе, этого никто не заметит — кроме разве ассенизаторов, которые приедут убрать это антисанитарное недоразумение.
Карманов посмотрел на два потертых клочка бумаги, которые когда-то были сторублевой купюрой, и заплакал.