эссе монастырь НА МОНАСТЫРСКОЙ ПАСЕКЕ
УАЗик прыгал на ухабах и трещал по швам. Но пер и пер вперед.
— А это, — с восторгом сообщил мне, повернувшись с переднего сиденья отец Христофор, — Андрюхин кордон!
Я не понял причину радости отца Христофора и потому переспросил:
— А почему он Андрюхиным называется?
— А потому... — начал было инок свое повествование, но вдруг замолчал, послышался глухой удар — это стотридцатикилограммовая Христофорова масса оторвалась от сиденья на очередной ухабине и с помощью головы попыталась пробить крышу монастырского УАЗа. — Зараза! — выругался отец Христофор, но тут-же поправился, — Прости Господи!
— Крышу не проломи, недавно из ремонта, — незлобиво пробурчал монах Нафанаил, что был за рулем.
— А потому, что там жил Андрюха, — закончил свою мысль отец Христофор, потирая голову. — Он вон в том вагончике жил круглый год, штабеля с лесом сторожил.
— И зимой? В вагончике? — удивился я, рассматривая ветхое сооружение на колесах.
— Да, и зимой! Весь день дрова пилит, потом всю ночь топит.
"Ну, трудолюбивый — ну, и что?" — подумал я.
— А то, — неожидано отец Христофор стал отвечать на мой немой вопрос, эмоционально шлепая губами на своем заплывшим жиром лице, — что был здесь пожар, видишь все обгорело? А Андрюхины штабеля не затронуло!
Тут я понял, что расскажут про очередное чудо. Признаться, после того, как я воцерковился, столько чудес повидал, и еще больше услышал, что удивить меня стало довольно-таки трудно. И мое ожидание оправдалось.
— А то, — повторил отец Христофор, — что он крест сделал из досок и поставил около своего вагончика. Ну, и молился конечно пред ним.
ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ

эссе монастырь Оптина Не знаю, как сейчас, а раньше в Оптиной пустыни отец Наместник любил во время воскресной трапезы после Литургии говорить Слово. Благо, знаний у него предостаточно, как-никак, долгое время был ректором Духовной академии в Троицко-Сергиевой лавре. Обведет он своим взглядом братию, та сидит, боясь голову поднять. Глаза у о.Венедикта, как два дула пистолета направленные в душу. Взглянет, и трепещешь от сознания того, какой-ты грешный человек, ничтожество и тля. Насквозь прошивают глаза отца наместника и выворачивают душу. Но что самое интересное, после этого наступает очистительное успокоение, пропадает невесть куда гордость, уносятся вдаль несбыточные мечты, планы, построенные на будущее — кажутся смешными и ненужными, и даже брат по соседству за столом, что чавкает совсем не по-московски москвич этакий, и утащил у тебя из под носа бутерброд с черной икрой, кажется тебе милейшим человеком и хочется ему еще что-нибудь отдать, да хоть вон ту котлету! Да и ладно.
Так вот, обвел, значит отец Венедикт своим взглядом братию, смирил ее этим зело и начал речь про нечестивые обычаи крестить людей вне Церкви по домам.
— Знамо ли дело! — взлетали слова о.Венедикта под своды трапезной, — Какая-то бабка или какой-то дедка берут и крестят! В храм Божий тяжело чтоли человеку придти?  А потом разбирайся тут, ломай голову, каноническое это Крещение или нет!
Все сидели и внимательно слушали, или делали вид, что слушали, но если и делали вид, то поневоле с такой физиономией предашься вниманию к словам. Система воспитания, перевоспитания и смирения отца наместника редко давала сбои. Притихли все. Понурили головы. Гости даже перестали жувать, всем видом показывая, что, дескать они-то крещены по всем Правилам. Может быть даже прочитали Катехизис Филарета Московского во время оглашения.
Слушал и инок Василий. И чем больше он слушал, тем больше приливала кровь к его лицу. Слова отца Венедикта, казалось, падали перед ним и прожигали стол насквозь. От каждого глагола он вздрагивал и вжимал голову в плечи... Потом он стал бледнеть. Вдруг отец Василий неожиданно встал.
— Я! — выдавил он из себя.
— Что ты? — удивился отец Наместник.
— Я на дому крещен...
— Крестить! — вердикт отца Наместника не замедлил себя ждать.
Крещение отца Василия прошло гладко, без запинки. Прожив несколько лет в монастыре новокрещеный инок как ни в чем ни бывало вышел из купели. И только старый послушник Роман Свобода, который вот уже более двадцати лет отказывается от монашеского пострига (лучше послушником в рай, не достоин... то да се) рассказывает этот случай у себя на вахте подсобного хозяйства изумленным паломникам, подражая Хазанову и Винокуру одновременно вместе взятым.
Впоследствии отца Василия рукоположили во иеромонаха. Потом его настиг инсульт и он потерял дар речи. На исповеди и в "разговоре" он общался при помощи записок, так как в те времена Оптина пустынь еще не была наводнена гаджетами типа планшетов. А может он и сей час шариковой ручкой на бумажке пишет — не знаю.